Земля, говорит Платон в другом месте, приносит людям свои дары. Да, бог Дионис даровал смертным виноградную лозу и вино как “лекарства для того, чтобы душа приобретала добросовестность, а тело — здоровье и силу” (Там же, II, 666 b, 672 d). Среди богов — благодетелей Греции следовало бы вспомнить и Афину, которой жители города, названного ее им’ям, были зобов’язані, как они считали, подарком, который составил основу их экономики, — культурой оливкового дерева. Вот как говорит об этом хор в трагедии Софокла:

Есть здесь дерево
Несравненное, —
Не слышал о нем
Я ни в Азии
Ни на острове
На Пелоповом
В дорян, —
И не сажено
И не сеяный. (…)
И цветет у нас
В изобилии:
Сизолистая маслина
Воскормительница детства.
И никто — ни юный возрастом
Ни обремененный годами —
Ствол ее рукой хозяйственной
Не осмелится срубать.
Глаз Зевса-Покровителя
И Афина синевзорая
Вечно дерево священно
От погибели хранят.

Другим богом-дарителем всей Греции был Посейдон — владыка моря, славный и своими конями:

Ты, о Крона сын
Посейдон-отец
Край прославил!
Здесь смирительницу запала —
Для коня узду он создал.
И корабль на могучих веслах
Здесь впервые волей бога
Странно по морю помчал
Повинуясь силе рук…

Не только маслины выделяли главный город Аттики на зависть другим, большим и малым, государствам Греции: в каждом из них была особенна, отличающаяся от других структура почв, рельефа, хозяйственной деятельности. Через то и между гражданами отдельных городов-государств возникали и закреплялись отличия в характерах и страстях, ведь географическая среда, естественные богатства края, его экономические особенности не могли не найти отражения и в формах культуры. За длинные века своего существования древнегреческое общество пережила немало изменчивости судьбы и испытало глубокие изменения. Уже в гомеровскую эпоху Греция не была замкнутой политической или социальной общностью и вовсе не была единственной. Каждое небольшое государство здесь имело свой диалект, свою политико-правовую организацию, собственных богов и героев (впрочем, их могли уважать и в соседних городах-государствах), собственный календарь, свою монету, не говоря уже об особенностях, вызванных отличием экономико географических условий. И все же, несмотря на все эти отличия, долгое время хранилось не только сознание общности интересов во многих областях, но и ощущение совместимой принадлежности к какому-то единству и взаимная лояльность. Это выразилось в участии царей из всей Греции в Троянской войне, где лично обиженным, обиженным в своей чести и достоинстве был только правитель Спарты Менелай. Поражающим и исторически зафиксированным свидетельством стали греко-персидські войны — совместимое выступление греков против завоевателей. Ощущение общности было живо и между греческими государствами, с одной стороны, и их колониями, разбросанными на плодородных, богатых урожаями землях вдалеке от родины, — с другой.

Близко VIII в. до н.э. на месте прежнего родового строя утвердилась новая политическая структура — “город-государство”, полис, который охватывает именно город и прилегающую к нему территорию, населенную свободными гражданами. “Город — это люди, а не стини…” — писал Фукидид (История, VII, 77, 7). Полисное устройство государства воплощалось в участии граждан в народных собраниях, в судах, в принятии решений о делах государственной важности. Основой гражданства была принадлежность человека к сим’ї, к фратрии и к филе, и люди, зв’язані общественными и культовыми узами, составляли замкнутую общность. Центром государства был главный город; население его об’єднували общие интересы и в сфере публичной, и в сфере частной.

Размеры городов-государств были весьма разными — от очень крупных к наименьшим. Наибольшую площадь занимала Спарта (Лакония и Мессения) — около 8400 км2, могучая Аттика из Саламином и Оропом — 2650 км2. Все же другие не превышали 1000 км2, а были и такие, которые располагались на площади еще более малой: Коринф — 880 км2, Именно — 470 км2 Эгина — едва 85 км2. Некоторые государственные об’єднання, какие как целое охватывали значительные территории, включали несколько отдельных полисов. Да, Беотия, что занимала общую площадь в 2580 км2, состояла из 10, а позже с 20 таких “мини-государств”. В состав Фокиди (1650 км2) их входило 22. Известно, что первая волна движения, колонизации, была вызвана ростом избыточного населения: в перенаселенных городах-государствах люди искали для себя лучших условий хозяйственной деятельности. Более поздние колонизации з’явилися следствием переселения племен, вытесненных дорийцами, что пришли, наконец, сами дорийци, что победили, — также начали мигрировать на колониальные земли. Количественные соотношения между свободными гражданами и другими категориями жителей, в частности рабов, в трех наибольших государственных образованиях Греции, ровно как и изменение этих соотношений в течение столетий, иллюстрируют таблицы:

Афины

Политическое деление Греции совпадало в целом из физико-географічним: достаточно взглянуть на карту, чтобы отметить все разнообразие ландшафта, перерезанного горами, перевалами, долинами. Вместе с тем количественные соотношения между населением полиса и тронутой им территорией не помогают при оценке экономических условий того или другого города-государства, потому что структура хозяйства везде была разной. Общую основу его составляли зерновые, главным образом пшеница и ячмень, с VI в. до н.э. наиболее выгодным оказалось разведение винограда и маслин, хотя не везде существовали благоприятные условия для выращивания этих культур. В одних государствах не хватало хлеба, другие испытывали недостаток скота. Хорошие урожаи зерновых собирали на афинской, елевсинской и марафонской равнинах, а также на землях между Гиметтом, Восточным побережьем и Пентеликоном. Беотия славилась замечательной пшеницей, и она экономически поддерживала себя также скотоводством и рыболовецким промыслом. Однако со временем в северной части Беотии, в районе города Орхомена, каналы что ведут к морю, стали зарастать илом, что привело к сильному заболачиванию местности и хозяйственному упадку всего края. Весьма урожайными областями были Аркадия и Мессения; в Фессалии также выращивали хлеб, занимались скотоводством; плодородные почвы были и в Этолії — к северу от Акрокоринфских гор. Кроме того, Аттика славилась гиметтским медом и особенно своими рощами инжирных деревьев: фиги были такой ценной статьей дохода, что вывозить их из Аттики было запрещено, а тот, кто разоблачал какого-либо гражданина в нарушении этого запрещения, предоставлял, как считалось, важную услугу государству. Видно, именно таких доносят называли сначала сикофантами (“сикон” — фига); со временем так стали называть того, кто доносил о провозе товара, запрещенного к вывозу или ввозу, а затем уже всякого доносчика и даже шантажиста начали именовать сикофантом.

Вероятно, греки рано познакомились с золотом, рано осознали его ценность, ведь уже во многих мифах оно играет достаточно большую роль. Однако за золотом приходилось отправляться в далекий путь, за пределы Греции: в Лидию, где река Тмол несла “золотой песок”, или в Колхиду — за “золотым руном”. Уже древние греки пытались разгадать тайну “золотого руна”, о котором рассказывала история о Ясоне и Медее, и, по-видимому, следует признать правильным объяснение географа Страбона, что понятие “золотое руно” пов’язане с определенным способом добывания золота на некоторых территориях. Страбон сообщает, что люди, которые жили вблизи реки Фасис в Колхиде (нынешняя Риони), добывали из воды золотой песок, окуная в реку шкуру (руно) барана: крупинки золота оседали на шерсти, откуда их и вытягивали (Страбон. География, XI, 2,19). По мнению многих ученых, весть Страбона заслуживает доверия, поскольку подобные же способы “лова” ценного металла в золотоносных реках встречались в некоторых, по большей части отсталых, народов и в новое время — у цыган в Семиградье, у туркменов и даже в Финляндии, где вплоть до наших дней существовала профессия искателя золота.

Серебром Грецию обеспечивали острова Тасос и Сифнос (VII— VI вв. к н. э.). В VI в. до н.э. приобретают популярность серебряные рудники в районе Лаврия на юге Аттики, и, наконец, в V в. к н. э., в 483 г., были открыты новые залежи драгоценного металла в Маронеях. Это новый источник серебра укрепило финансовое положение Афин во время греко-персидських войн, позволило построить могучий флот и обеспечил преобладание Афин над другими городами-государствами Греции.

Зато на нехватку меди греки не могли пожаловаться, хотя многим полисам также приходилось ввозить ее извне, особенно из острова Эвбея. Там же на Эвбєє, как и в Беотии и Лаконии, добывали железо. Не менее важным сырьем была глина — из нее изготовляли посуду, которая и сегодня можно увидеть в десятках музеев, — а также известняк, используемый при строительстве, и мрамор. Залежи мрамора находились в самих разных областях Греции, особенно богатыми были пентеликонские — из добытого там мрамора в Афинах построили Парфенон и Пропилеи. Высоко ценился и мрамор из островов. Наксос и Парос, где в VI в. до н.э. развивались знаменитые школы резьбы по камню. Из Лаконии и Фессалии, из островов Делос и Тинос привозили гранит.

Уже из этой короткой характеристики экономических основ античной Греции видно, как неравномерно были распространены жизненные блага в отдельных городах-государствах. Несомненно, должны были существовать широко развитые торговые зв’язки: сначала, как и везде, простой натуральный обмен, потом покупка и продажа за деньги, причем в каждом полисе чеканили собственную монету. Как же осуществлялась торговля между городами-государствами, как проводились “валютные” расчеты, стягивались ли таможенные собрания?

То что какие-то правила, регулирующий ввоз и вывез товаров, считались необходимыми, подтверждает хоть бы рассуждение Платона в “Законах” о желательности некоторых достаточно суровых распоряжений, которых следовало бы придерживаться в отношениях с заграницей: “…Обмен почти неминуемый для ремесленников и всех тех, кому нужно выплачивать жалованье, — для наемников, рабов и чужеземных пришельцев. Ради этого нужно иметь монету, но она будет ценной лишь внутри страны, для остальных людей же не будет иметь никакого значения. Общей же эллинской монетой государство будет владеть лишь для оплаты военных походов или путешествий в другие держави… Словом, всякий раз, как нужно кого-то послать в чужие земли, государству необходимо для этой цели владеть действительной по всей Элладе монетой. Если частному лицу понадобится выехать за пределы родины, оно может это сделать лишь с разрешения властей; по возвращении домой оно должно сдать государству чужеземные деньги, которые есть у него, получив зато местные деньги, согласно расчета. Если окажется что кто-нибудь присвоил чужеземные деньги, они забираются в интересах казны; что знал же об этом и’не сообщил поддается вместе с тем, кто ввез эти деньги, осуждению и проклятию, а также и пене в размере не меньше количества ввезенных чужеземных денег” (Платон. Законы, V, 742). Введения же таможенных собраний Платон вовсе не предусматривает: “Никто в государстве не должен платить никакой пошлины ни за товары, которые ввозятся, ни за тех, которые вывозятся”. Впрочем свобода торговли ограничивалась: “Не допускается ввоза ладана и других чужеземных курений, которые употребляются при богослужении, и ввоза пурпура, и окрашенных тканин… а также всего того, которое нужно для ремесел, которые работают на чужеземных товарах, раз в этом нет никакой необходимости. Так же не решается вывоз таких предметов, наличие которых необходимо в стране. Во всем этом должна разбираться стража законив…” (Там же, VIII, 847).

Такие проекты философа. Как шло дело в реальных греческих государствах, мы не знаем, — например, как разрешали проблему обмена платежных средств в портах или на таких общегреческих встречах, которыми были Олимпийские игры.

Не была чужой грекам и проблема приспособления окружающей среды к потребностям человека. Осушение заболоченных земель и орошение засушливых, устройство каналов, были распространенной практикой. Попытки поставить себе на службу силы природы влекли за собой общее благоустройство хозяйственной деятельности, все более рациональную организацию и разделение труда, изобретение и совершенствование новых его орудий, развитие техники, и тому подобное

Напомним, что идет речь о периоде греческих полисов, ведь в эпоху Гомера не было строгого разделения труда между разными слоями общества: там господин занимался физическим трудом наравне со своим рабом, и не только мужчины — царевна Навсикая в “Одиссее” стирает белье вместе со служанками. Подобное разделение труда становится нормой жизни лишь более позднее, причем Платон стремится сделать его еще более явным, защищая свободное население идеального полиса от всякой физической работы: “Какой же образ жизни станут вести люди, в надлежащей мере обеспеченные всем необходимым? Ремесла там поручены чужестранцам; земледелие предоставлено рабам, которые собирают из земли жатвы достаточную, чтобы люди жилы в достатку…” (Платон. Законы, VII, 806 d, e).

Свободный гражданин зобов’язаний был полностью посвящать себя заботам о поддержке наилучшего равновесия тела и духа, а также делам государственным. “…Никакие побочные занятия не должны служить препятствием для остальных дел, которые дают телу закалку в трудах, души же — знание и навыки. Кто станет осуществлять именно это и будет стремиться достичь достаточного совершенства души и тела, потому, по-видимому, не хватит для этого всех ночей и днив… Для всех свободнорожденних нужно установить распорядок на все время дня. …Якщо хозяйка дома принуждает служанок будить себя, а не сама будит всех других, то раб, рабыня, слуга и… весь дом полностью должен говорить между собой об этом как о чем-то позорном. Всем нужно просыпаться ночью и заниматься безличчю государственных и домашних дел — правителям в государстве, хозяевам и хозяйкам — в собственных домах. Длинный сон по самой природе не подходит ни нашему телу, ни нашей души…” (Там же, VII, 807—808). Дальше философ снова обращается к этой теме, надеваясь свои мысли в форму категорического распоряжения: “Прежде всего пусть никто из местных жителей не занимается ремеслом. Дело в том, что гражданину достаточно владеть тем искусством, которое одновременно нуждается в упражнении и во многих познаниях: это — умение поддерживать и соблюдать общегосударственное благоустройство. Гражданин не может этим заниматься так, между прочим” (Там же, VIII, 846 d, e).

В “Законах” — своему последнему, что осталось неоконченным, произведении — Платон в середине IV в. до н.э. мечтал об идеальном государстве. Почти на сто лет раньше Перикл в Фукидида в своей речи в честь афинян, павших на первом году Пелопоннеской войны, рисует поражающий образ родного города, военной, политической и экономической силы Афин, подчеркивает преимущества демократического строя, восхваляет активность и предприимчивость афинян, разнообразие их занятий, среди которых приоритет отдается общественной деятельности: “…со всего света в наш город, благодаря его величию и значению, стекается на рынок все необходимое, и мы пользуемся иностранными благами не менее свободно, чем произведениями нашей страны. (…) Мы развиваем нашу склонность к прекрасному без мотовства и прибегаем к наукам не в убыток силе духа. Богатство мы ценим лишь потому, что употребляем его с пользой, а не советы пустой похвалы. Признание в бедности у нас ни для кого не является позором, но больший позор мы видим в том, что человек, сам не стремится избавиться ее трудом. Одни и те же люди у нас одновременно заняты делами и частными, и общественными. Однако и остальные граждане, несмотря на то что каждый занят своим ремеслом, также хорошо разбираются в политике. Ведь только мы одни признаем человека, который не занимается общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем” (Фукидид. История, II, 38, 40).

Стоит отметить, что, несмотря на крайнее разнообразие экономико географической структуры Греции и на негативное в целом отношение свободных греков к физическому труду, в литературе того времени можно встретить немало похвал земледельцу. Ксенофонт Афинский, какой в своих трактатах “Домострой” и “О доходах” дает ряд советов, как пополнить казначейство и поднять благосостояние народа, рассматривает ремесло как занятие низшего порядка. Напротив, земледелие и сельское хозяйство вообще он оценивает чрезвычайно высоко. “…Даже очень удачливые люди, — пишет он в “Домострое”, — не могут обойтись без земледелия. Занятие им доставляет приятность, умножает дом и вправляет тело так, что оно делается способным ко всему, что подобает свободному человеку. Во-первых, земля дает то, чем люди живут, и дополнительно то, от чего они получают задоволення… Во-вторых, множество съедобных вещей она частью проводит, частью питает, ведь и скотоводство пов’язане из землеробством… Но, доставляя всякие блага в изобилии, земля не позволяет брать их легко, а приучает переносить и зимний холод, и летняя жара. Тем, кто работает своими руками, она дает упражнение, а тех, кто бережно наблюдает за полевыми работами, укрепляет тем, которое принуждает рано вставать и быстро ходить, потому что в селе, как и в городе, все хорошо делать своего часу…

Потом, если хочешь защищать свою отчизну на кону, земледелие дает более всего возможности содержать и коня; если хочешь служить в пехоте — оно делает тело крепким. Земледелие побуждает прибегать к трудам охоты, потому что легко доставляет корм собакам и вместе с тем растит диких зверей. Но получая пользу от земледелия, коня и собаки, в свою очередь, приносят пользу хозяйству: конь рано утром вывозит хозяина на работы и дает ему возможность поздним вечером вернуться, а собаки отгоняют зверей от посевов и стад и делают безопасной самоту… Земля побуждает земледельцы также защищать страну с оружием в руках, потому что хлеб, производимый ею, легко может стать добычей победителя”.

Обрабатывать землю, считает Ксенофонт, необходимо и по соображениям воспитательных: “Земля учит даже справедливости тех, кто может понимать ее уроки, потому что кто больше всего ухаживает за ней, тот больше всего от нее и одержуе…

Земледелие приучает также помогать друг другу. Как на войну нужно идти с людьми, так с людьми же нужно идти и на полевые роботи… Часто так же придется хозяину поощрять работников, как командиру солдатив…

Хорошо сказал тот, кто земледелие назвал матир’ю и кормилицей всех искусств. Действительно, когда хорошо идет земледелие, тогда и все другие занятия процветают; где же земля заставлена оставаться необработанной, там, можно сказать, все занятия приходят в упадок и на суше, и на море” (Ксенофонт. Домострой, V, 1—17).

Так высоко ценили греки земледелие — основу их экономики.