(годы жизни неизвестны — вероятно VIII в., до н.э.)
Ни один из рассказов о большом спартанском законодателе Ликурге не может считаться полностью достоверной. О его происхождении, государственной деятельности и смерти, существуют много противоречивых вестей. Но больше всего споров вызывает вопрос о времени его жизни. В настоящее время многие ученые считают, что сведения о спартанском законодателе Ликурге настолько противоречивы, что нет оснований считать его историческим лицом. Законы, якобы введенные Ликургом, в действительности были установлены в Спарте частично в VIII, но главным образом во второй половине VII в. до н.э. Несмотря на явную недостоверность биографии Ликурга, она содержит ценный материал о быте и законах спартанцев в эпоху наивысшего могущества и расцвета их государства.
Большинство древних ученых считали, что Ликург жил в эпоху учреждения Олимпийских игр и даже принял участие в выработке правил проведения этих общегреческих соревнований.
Незадолго до правления Ликурга в Спарте началась смута. Народ был неудовлетворен своими правителями, богатые угнетали бедных, и часто дело доходило до открытых уличных столкновений. В одном из таких столкновений был убит что пытался разнять тех, что б’ються отец Ликурга. Он был царем Спарты, и, согласно обычая, его власть перешла к старшему сыну Полидекту, брату Ликурга. Поскольку Полидект скоро тоже умер, не оставив детей, то Ликург стал единственным наследником царского престола. Однако вскоре после воцарения Ликург узнал, что царица, жена его, умершего брата, ожидает ребенка. Ликург объявил, что если ребенок его брата окажется мальчиком, он передаст ему престол, а сам, пока ребенок не вырастет, будет управлять государствам как опекун.
Вдова брата полюбила Ликурга и хотела, чтобы он стал ее мужем. Она допускала, что Ликургу трудно будет отказаться от царского достоинства, к которому хочет столько людей, способных ради этого на любые преступления. Поэтому царица пообещала Ликургу, что если он женится на ней, то она уб’є своего ребенка и никто, кроме Ликурга, не сможет добиваться на престол в Спарте. Но Ликург не хотел власти, добытой нечестным путем. Он побоялся сразу ответить отказом на предложение царицы, .опасаясь, как бы она, обезумев от любви, не убила ненавистного ей ребенка.
Ликург сказал царице, что он сумеет, пользуясь своей царской властью, устранить того, которое стоит на пути к их счастью ребенка. Уговорив таким образом не подозревающую обману царицу ничего не делать без его ведома, Ликург отправил в нее несколько преданных ему людей для того, чтобы сразу после рождения ребенка они отняли младенца у матери и принесли его к нему.
Царица родила наследника. Когда мальчика принесли к Ликургу, он, к удивлению родственников царицы, которые знали о ее планах, положил младенца на трон и сказал: “Ось ваш царь, спартанцы! Давайте назовем его Харилаем, и пусть он правит нами на радость народу!” (Харилай — по-гречески значит “люб’язний народу”).
За недолгое свое правление Ликург успел заслужить любовь и почет сограждан. Люди слушались его не только потому, что он был правителем государства, но и потому, что он был мудрым и справедливым человеком. Однако у Ликурга были не только друзья, но и противники. Особенно ненавидели его родня и приближенные пренебреженной им царицы. Они всячески стремились оговорить его и распространяли слухи, что царский опекун сам стремится захватить престол.
Ликург стал побаиваться, что если что-либо случится с молодым царем, виновником несчастья, будут считать его. Желая избежать клеветы и подозрений, Ликург решил покинуть родину и не возвращаться до тех пор, пока в Харилая не родится наследник. Тогда, даже в случае смерти Харилая, Ликург не должен будет наследовать престол и никому не придет в голову подозревать его в убийстве царя. Отправившись путешествовать, Ликург посетил Крит. Он внимательно изучал государственное устройство Крита для того, чтобы, вернувшись на родину, предложить согражданам ввести в Спарте наиболее удачные из критских законов. Рассказом о пребывании Ликурга на Крите древние писатели пытались объяснить большую всхожесть в государственном устройстве Крита и Спарты. Современная наука объясняет эту всхожесть тем, что и Спарта и Крит принадлежали к типа земледельческих государств Греции, которые стояли на одном уровне экономического развития.
Из Крита Ликург отплыл к берегам Малой Азии. Он хотел сравнить простоту и строгость жизни критян с роскошью и изнеженностью малоазийских греков. Так врач сравнивает больной организм со здоровым, чтобы увидеть, в чем заключается болезнь.
В Азии Ликург узнал о существовании поэм Гомера. Эти произведение очень понравились ему, и он переписал их, чтобы познакомить с ними земляков. В Греции в это время уже ходили из уст в уста отрывки из “Іліади” и “Одіссеї”, но Ликург, как рассказывают, был первым из европейских греков, кто познакомился с ними полностью. Он считал, что содержатся в поэмах правила поведения и морали будут полезны для его сограждан.
Между тем спартанцы жалели о вид’їзд Ликурга и не раз приглашали его вернуться. Они говорили, что царь должен отличаться от своих, подданных не одним только титулом, что он должен владеть достаточным автори- тетом, чтобы владычествовать и влиять на своих сограждан.
Ликург считал, однако, что отдельными мелкими реформами невозможно оздоровить строй Спарты, а следует решительно изменить все порядки в государстве. Он не был уверен, что граждане, он которых призывающий, дадут ему возможность провести необходимые коренные превращения, и потому, прежде чем вернуться в Спарту, Ликург решил узнать мнение дельфийского оракула.
Пифия встретила того, которое входит в храм Ликурга следующими словами:
Вижу тебя я, Ликург, что пришел в храм мой богатый
Зевса любимца и всех больших богов на Олимпе.
Как мне тебя называть, я не знаю: хоть похожий с человеком
Все же тебя назову я бессмертным быстрее, чем смертным.
Когда же Ликург попросил посоветовать ему лучшие законы, пифия ответила, что лучше его законов не будет иметь ни одно государство. Этот прогноз подбодрил Ликурга, и он решил вернуться в Спарту, где в это время правил его слабохарактерный племянник Харилай и государственные дела находились беспорядочно полному.
Прежде всего Ликург открылся своим друзьям, потом постепенно привлек на свою сторону еще много граждан. Когда ему показалось, что наступил соответствующий момент и число его сторонников достаточно большое, он с 30 вооруженными друзьями из самых знатных семей занял городскую площадь, чтобы подавить возможное сопротивление. Харилай, думая, что заговор направлен против него, бежал и спрятался в храме Афины. Убедившись вскоре, что ему ничего бояться, Харилай вышел из своего убежища и вместе с остальными аристократами принимал участие в превращениях.
Важнейшим государственным органом по законам Ликурга стал герусия-рада старейшин (по-гречески — геронтов) из 30 человек. Герусия разрешала споры и могла давать указания даже царям. Дело в том, что во главе Спарты издревле стояли два царя. Они происходили из двух постоянно враждующих между собой родов — Агиадов и Еврипонтидов. Да, одновременно с Харилаем, что происходил из рода Еврипонтидов, в Спарте правил Архелай из рода Агиадов. Оба царя ненавидели друг друга: каждый стремился к единоличной, неограниченной власти, которую в Греции называли деспотией. Эта вражда ослабляла государственный строй, и, пользуясь этим, вожди простого народа — демоса — стремились свалить власть знати и установить демократию — власть народа.
Теперь, по закону Ликурга, цари сохранили свое старое значение только на войне. В походе они как и раньше владели властью над жизнью и смертью граждан. В мирное же время спартанские цари входили в герусию как рядовые члены. Остальные 28 членов герусии выбиралась народом, пожизненно из числа людей преклонных лет не младший 60 лет.
Выборы назначались, когда кто-нибудь из геронтов умирал, и таким образом общее число членов герусии — 30 человек, включая царей, оставалось неизменным. Это число, по мнению древних, определилось тем, что именно 30 аристократов вышли когда-то из Ликургом на площадь, чтобы добиться превращений. Эти аристократы были первыми членами герусии. Состав герусии постоянно обновлялся, но в течение всей истории Спарты совет старейшин хранил аристократический характер. Хотя за законом любой спартанец, который достиг 60 лет, мог стать геронтом, но обычно в герусию выбирали стариков из числа наиболее влиятельных семей.
Чтобы цари, геронти и народ не спорили между собой из-за власти, Ликург составил между ними соглашение — закон о разделении власти, который потом называли “Лікургова ретра”; считали, что он был вселен законодателю самим богом Аполлоном.
Содержание этой ретри такое. “Хай, — говорилось в законе, — народ будет разделен на фили и оби, пусть в герусию входит вместе с царями 30 человек, а народ время от времени собирается у реки Еврота на собрания. Там пусть народа предлагают решения, которые он может принять или отклонить. У народа пусть будет высшая власть и сила”.
Именно слово “ретра” — устное соглашение, устный закон, — указывает на древнее происхождение этого постановления. Об этом же говорит и тот факт, что вместе с обычным для всякого государства разделением граждан по территориальному признаку (5 областей) сохранено и старинное племенное деление (3 фили — племени). Особенно важно, что в постановлении хранятся характерные для первобытнообщинного строя черты верховной власти народа, исчезнувшие впоследствии в зв’язку с засилием аристократии. Старинный язык документа также доказывает, что он был составлен значительно заблаговременно, к которому относится остальная приписываемых Ликургу реформ.
Аристократы были неудовлетворены данным законом, который предоставлял окончательное решение всех вопросов народа. После смерти Ликурга до ретре было сделанное добавление: “Якщо народ примет неправильное решение, геронти и цари могут отбросить его и распустить народное зибрання”. Чтобы убедить народ согласиться на это добавление, которое сводит на нет верховную власть народа, аристократы говорили, что это веление бога Аполлона, поставленное в известность оракулом в Дельфах:
Высшую власть в совещаниях царям передать богоравным
Следует — ведь дорог им Спарта, прекрасный град!
Геронтов-стариків совет на втором пусть находится месте.
Должен в собраниях народ “та” ни” ли; отвечать!
С того времени, по-видимому, окончательно установился порядок проведения народных собраний в Спарте. Площадь, где происходили собрания, не была укращена: не было здесь ни портика — галереи для защиты от солнца, ни статуй, ни зданий, стены которых были бы украшены картинами или скульптурами. Спартанцы боялись, как бы удобства и красота места не породили бы в ораторах многоязычность, что привело бы к длинным собраниям. На открытой, не защищенной от ветра площади, где нигде было даже сесть, собрания шли быстро. Выслушав язык царя или геронта, народ криком одобрял или отбрасывал внесенное предложение. Никому, кроме царей и геронтов, не позволялось выражать свое мнение, но и выступления правителей обычно не были длинными.
Такой порядок ведения государственных дел давал возможность аристократам почти бесконтрольно решать все вопросы управления. Однако народ не желал терпеть несправедливость, и через 130 лет после правления Ликурга, когда царем в Спарте был Феопомп, была установленная должность ефоров. Правда, некоторые древнейшие писатели утверждают, что эта должность существовала еще и при Ликурге, но сначала ефори были просто жрецами-вещунами и не играли роль в управлении государством. Со времени же Феопомпа начали регулярно выбирать в одиночку ефору от каждой из п’яти областей Лаконики, и они стали правителями государства. В отсутствие царей они вершили суд и расправу над гражданами. Главным их обов’язком было проверять деятельность должностных лиц и следить, чтобы все выполняли спартанские законы. В случае нарушений они могли карать даже царей.
Жена царя Феопомпа упрекала его за то, что он предоставил ефорам очень большую власть, говоря, что теперь он передаст детям меньшую власть, чем сам получил от отца. Отвечая ей, царь сказал: “Хоч и более малую, зато мицнишу”.
Царе Полидор и Феопомп правили в конце VIII в. до н.э. При них шло завоевание лежащей к западу от Лаконики плодородной Мессении. По-видимому, пов’язана с тяжелой войной напряжение заострило борьбу народа и знати и вызывало учреждение ефората. Именно слово “ефор” значит по-гречески “спостерігач”, “наглядач”. Так назывались жрецы, в обов’язок каких входило наблюдать за звездами. Из-за определенного количества лет ефори должны были проверять по звездам, желаются ли богам правящие в Спарте цари. Если во время наблюдения за ночным небом падала какая-либо звезда, это значило, что один из царей должен быть смещен.
И действительно, контроль за поведением царей привел до того, что они вынуждены были больше учитывать на народ, следить, чтобы их образ жизни не вызывал народный гнев. Возможно, именно поэтому царская власть сохранилась в Лаконике значительно дольше, чем у народов, которые населяли соседние со Спартой области Пелопоннеса.
Важнейшим и более смелым из превращений, проведенных Ликургом, был передел земли. Все богатство в это время скопилось в руках немногих аристократов, а бедняки что потеряли свою землю, угрожали восстать и уничтожить власть богачей. Ликург убедил сограждан отказаться от владения землей в интересах государства, с тем, чтобы никто больше не мог продавать или покупать землю. Всю землю разделили на уровне участка, и каждая спартанская сим’я получила ровный надел. Этим Ликург хотел уничтожить бедность и богатство и заставить всех граждан жить в одинаковых условиях, чтобы никто не был более высок другого. Каждый участок мог обеспечить сим’ю ячменной мукой, растительным маслом и вином, чего, по мнению Ликурга, было достаточно человеку, чтобы сохранить здоров’я и не нуждаться в самом необходимом.
Чтобы окончательно уничтожить всякое неравенство, Ликург хотел переделять не только землю, но и движимое имущество.
Однако он понимал, что богачи никогда не согласятся на это, и решил обмануть корыстолюбивых людей. Для этого он убедил их признать законы, которые сделали богатство бесполезным грузом, так что много сами советы были отказаться от своей собственности.
Прежде всего он запретил пользоваться золотой и серебряной монетой — и приказал принимать только железные деньги. Чтобы сделать железо, из которого готовились новые деньги, абсолютно бесполезным, Ликург приказал о пускать его накаленным в уксус. Этим он лишал металл твердости, делал его хрупким и абсолютно непригодным для каких-либо изделий.
Эти деньги были настолько громоздки и стоили так мало, что, для того, чтобы держать дома несколько сот рублей, нужно было строить большой амбар и перевозить у нее деньги на телеге.
Благодаря новой монете в Спарте прекратились преступления: кто отважился бы красть, брать взятку или грабить, раз нельзя было скрыть свою добычу? Потом Ликург запретил в Спарте все бесполезные ремесла. Впрочем, даже если бы Ликург не выгонял ремесленников, они исчезли бы сами, поскольку их вещи не находили сбыт. Железные деньги не шли в других государствах: на них ничего нельзя было купить, и приезжие ремесленники только смеялись, когда кто-нибудь предлагал им заплатить железными деньгами. Таким образом, роскошь исчезла в Спарте, и богач не имел теперь никакого преимущества перед бедной, поскольку не мог использовать своего богатства.
Передел земли и все последующие реформы, которые приписываются Ликургу, состоялись, судя по сведениям других источников и археологических данных, не раньше VII в. до н.э. Нет ничего невероятного в том, что в это время в Спарте действовал какой-то выдающийся организатор народа и законодатель, но поскольку спартанские законы не были записаны, то и им’я Ликурга не встречается ни в одной надписи. Передел земли не мог быть результатом убеждений Ликурга, а был вызван ожесточенной классовой борьбой, в которой знать вынужденная была пойти на уступки
Третьим проведенным Ликургом превращением, также направленным на уничтожение стремлений граждан к накоплению богатств, было учреждение сисойтий. Сисситии (какие в Спарте назывались также фидитиями) были совместимыми обедами свободных спартанцев. Но сиссития была не просто общим обедом, это было общество из 15-20 человек, которые назывались сисситами, что служили обычно в одном воинском подразделении и зв’язаних тесной дружбой.
Для того, чтобы все члены сисситии стали друзьями и готовые были умереть друг за друга, каждый снова поступает проходил проверку. Во время обеда новичка вводили в палатку, где ели сиссити, и раб с чашей на голове обходил всех собравшихся. Тот, к кому подходил раб, скатывал шарик из хлеба и бросал его в чашу, которая стоит на голове раба. Никто не мог увидеть, если кто-нибудь опускал шарик, слегка сдавливая его пальцами. Сдавленный шарик значил, что кто-то не хочет принять новичка, и этого было достаточно, чтобы его просьбы отклонили.
Нельзя было допустить, чтобы хоть бы два человека в сисситии не любили друг друга. Это могло внести раскол в общество и привести к страшным последствиям, если сисситам придется драться бок о бок на поле боя. Каждый сиссит должен был ежемесячно вносить в общий казан одну меру ячменя (на каждый день выходили около 2 кг), немного сыра, фруктов, несколько кружек вина. Кроме того, каждый, кто приносил жертву богам, посылал в сисситию лучшую часть убитого животного. Охотники тоже приносили часть своей добычи.
Греки разбавляли вино водой, и этот напиток служил им вместо нашего чая; разбавленное вино лучше, чем простая вода, утоляет жажду и не вызывают сп’яніння.
Тот, кто опаздывал из-за жертвоприношения или охоты, мог обедать дома, но другие должны были приходить к обеду вовремя. Спартанцам было запрещено приходить на сисситии сытыми. Все строго наблюдали за тем, чтобы никто не оставлял свою порцию нез’їденою. Это было признаком того, что сиссит поил где-то в другом месте, а это значило, что он считает общий стол недостаточно хорошим для себя. Такой человек подвергался штрафу, а мог и совсем быть исключенным из сисситии.
Любимым кушаньем сисситов была черная уха. Она готовилась из чечевицы и бычьей крови. Особенно любили ее люди преклонных лет, которые даже отказывались ради нее от м’яса, отдавая свою частицу молодым.
Один из иностранных царей хотел попробовать уху и специально для этого купил себе спартанского повара. Повар приготовил кушанье, но царь, попробовав, стал плеваться.
— Что ты приготовил? — закричал он. — Это варево невозможно есть!
— Царь, — ответил повар, — прежде чем есть черную уху, нужно выкупаться в Евроте.
Тяжелые физические упражнения и незначительность еды делали вкусным то, что другим грекам сдавались несъедобным.
На сисситии часто приходили дети. Считалось, что им полезно слушать разговоры и перенимать опыт старших. Кроме того, мальчики учились высмеивать недостатки, не обижая людей. Когда мальчики впервые переступали порог палатки, где обедали спартанцы, старший из сисситов говорил: “За эти двери не должно выйти ни одно вымолвлено здесь слово”.
Спартанских мальчиков приучали к мысли, что обижаться на шутку бессмысленно и недостойно спартанца. Находились все-таки люди, которые не переносили шутки. Достаточно было такому человеку сказать, что смех ему неприятен, и насмешник сразу замолкал.
Вводя обов’язкові совместимые трапезы, Ликург лишил богачей бы Спарте возможности вкусно поесть — одной из главных радостей, которые может дать богатство. Именно введение сисситии больше всего возобновило богачей против Ликурга. Они до того были зле на правителя, что однажды побили его палками и выбили ему глаз.
Народ, однако, заступался за Ликурга и наказал богачей Обычай обедать вместе хранился в Спарте в ходе многих столетий.
Кроме закона о сисситиях, Ликург выдал еще ряд законов против роскоши. Он, например, запретил пользоваться сложными плотничьими инструментами и требовал, чтобы дома спартанцев были сделаны с помощью топора и пили. Ликург понимал, что в дом, построенный таким образом, не сможет проникнуть роскошь. К сделанным из колод стенам не подойдут пурпурные ковры, золотые кубки или кровати, на серебряных ножках.
Один из законов Ликурга запрещал долго вести войну с одним и тем же противником. Ликург считал, что не следует позволять врагам непрерывно вправлять войско: это может привести до того, что соседи не будут уступать в воинственности самим спартанцам.
Законы Ликурга не были записаны. По его мнению все, что важно и необходимо для счастья государства должно войти в обычай и образ жизни граждан из самого раннего детства. Вот почему все его заботы как законодателя были обратны на воспитание детей.
Ликург считал, что беспокойство о детях нужно начинать с беспокойства об их матерях. Женщина должна быть здоровой веселой. Только тогда ее деть будут крепкими и сильными По законам Ликурга девушки должны были бегать, бороться, бросать диск, метать копье. Подобно ребятам, они должны были быть присутствуют на праздниках, принимать участие в танцах и петь в хоре. В своих песнях девушки воспевали сильных и храбрых и нарушали у молодежи горячее желание отличиться.
Женщины в Спарте принимали участие в соревнованиях, в которых они могли показать свое мужество и приобрести славное им’я. Вот как ответила спартанская царица Горго одной иностранке, когда и упрекала спартанок в том, что женщины у них распоряжаются своими мужчинами. “Але же мы и рожаем человикив”, — сказала царица.
Оставаться неженатым считалось в Спарте позорным. По приказу властей неженатые виноваты были зимой раздетыми обходить рыночную площадь и петь песню, в которой говорилось, что они наказаны за неповиновение обычаям. Молодые люди не обнаруживали неженатым те знаки уважение, которое принято предоставлять старшим. Рассказывают, что когда однажды неженатый полководец вошел в палатку, один молодой человек не встал, чтобы его приветствовать. В ответ на замечание парень сказал: “Я не зобов’язаний вытягиваться перед тобой, ведь у тебя нет сына, который впоследствии будет вставать переде мною”. И этот ответ признали справедливым.
В Спарте отец не имел права решать судьбу своего ребенка. Сразу после рождения сына отец приносил его в назначенное место, где заседали старейшины. Внимательно осмотрев младенца, старики, если находили его здоровым и крепким, позволяли отцу растить ребенка и отводили новорожденному надел земли. Если же ребенок оказывался слабым, его приказывали бросить в бездна, считая, что самому ему лучше не жить и для государства полезно будет, когда среди граждан не будут слабых и больных.
Женщины обмывали новорожденных не водой, а вином, поскольку существовало повир’я, что деть, пораженные падучей или другими болезнями, умирают от вина, тогда как здоровые становятся только крепче. Детей не запеленывали, отучали от страха перед темнотой и одиночеством, от капризов и нытья, принуждали есть всякую еду. Деть росли такими здоровыми, что спартанские няни славились по всей Греции.
Никто не имел в Спарте права воспитывать детей по своему усмотрению. Купленные или наемные педагоги не допускались к детям. В семь лет мальчиков отбирали от родителей и, об’єднавши в небольшие отряды, воспитывали совместно, приучая к суровой дисциплине. Во главе каждого отряда (какой назывался агелой) стоял человек, который прославился рассудительностью и мужеством. Деть во всем брали из него пример, подчинялись ему и покорно терпели наказание. Люди преклонных лет наблюдали за игрой хлоп’ят и часто, умышленно ссоря их, вызывали драки, чтобы з’ясувати, кто из детей храбрее.
Грамоте мальчиков учили только в пределах необходимости, чтобы они умели прочитать приказ или подписать свое им’я. Остальная учеба заключалась в том, чтобы научить детей безоговорочно повиноваться, терпеливо переносить лишение и побеждать в битвах.
По мере того как мальчики росли, их воспитывали во все более суровых условиях: стригли наголо, принуждали ходить босиком и в любую погоду играть голыми. Когда детям исполнялось двенадцать лет, им выдавали плащ, который они должны были носить круглый год. Горячей водой им позволяли мыться всего несколько раз в году. Спали они все вместе на зв’язках камышу, который приносили себе сами из берегов Еврота, ломая его там руками.
Старшие обращали на детей большое внимание, ходили в школы, наблюдали за занятиями. За детьми смотрел воспитатель — “педоном”, и, кроме того, они сами выбирали в каждой агеле вожака — самого сильного и более умного ребята. Выбирались только те ребята, которые уже больше года. как вышли из детского возраста. Такие ребята назывались иренами. Двадцатилетний ирен командовал в битвах, какие мальчики разыгрывали, чтобы приучиться до войны.
Деть зобов’язані были сами добывать себе дрова и пропитание. Все, что они приносили, было краденым. Одни отправлялись в сады, другие прокрадывались в сисситии, стремясь проявить наибольшую хитрость и осторожность. Юным спартанцам преднамеренно выдавали очень мизерное питание, чтобы научить их собственными силами бороться с лишениями и сделать из них людей ловких и хитрых. Им приходилось не только тайно похищать продукты, но иногда даже нападать на сторожей и силой отбирать необходимое. Что попадался без пощады били кнутом, как плохого, неловкого вора, и принуждали голодать.
Боясь наказания, мальчики стремились любой ценой скрывать свои преступления. Да, один из них, рассказывают, украл лисенка и спрятал его у себя под плащом. Зверь розпоров ему когтями и зубами живот, но, не желая выдать себя, мальчик крепился и не закричал, пока, обливаясь кров’ю, не упал мертвым. Этому вполне можно поверить, зная, что многие из мальчиков умирали во время того, которое батожить на алтаре Артемиды. В Спарте в течение ряда столетий хранился обычай при переводе мальчиков в ирени поддавать потому, что их публичному батожить. На алтаре богини Артемиды ребята должны были довести свое мужество и пренебрежение до боли. Не желая обнаружить свою слабость, некоторые умирали под бичами, но не выдавали ни одного крика. Этот обычай, пов’язаний с алеет кров’ю алтаря богини, возможно, был заменой существующих в глубокой древности человеческих жертвоприношений.
После обеда ирен, не выходя из-за стола, проводил с мальчиками что-то будто занятий: одним он приказывал петь, другим ставил разные вопросы. Вопросы эти должны были научить детей отличать хорошо от плохого и судить о поведении людей. Если мальчик не мог объяснить, какого человека он считает достойным имени спартанского гражданина или какой поступок лишает человека права на почет, то его считали умственно отсталым и ирену приказывали обратить внимание на его развитие.
Ирен часто карал детей в присутствии людей преклонных лет, чтобы те могли судить, правильные его приемы ли воспитания. Во время наказания старшие никогда не вмешивались в распоряжение парня, но после того, как деть шли, из него взыскивали, если он наказал строго, чем следовало, или был слишком м’який и снисходительный.
Детей учили выражать свои мнения коротко и точно — Ликург хотел, чтобы немного простых слов заключали в себе много смысла. Сам Ликург всегда выражался сжато и отрывисто. Когда кто-то стал требовать, чтобы Ликург ввел в государстве демократию, он сказал: “Введи сначала демократию у себя удома”.
Однажды спартанцы спросили Ликурга: “Як сделать, чтобы соседние страны не нападали на нас?” Он отвечал: “Залишайтеся бедными и не будьте ни в чем богаче за сусидив”.
В другой раз он выразился об укреплении города так: “Якщо город укреплен людьми, а не кирпичом, то у него есть стены!”
Вообще спартанцы любили короткие и остроумные ответы. Когда человек говорил разумно, но некстати, ему говорили: “Ти говоришь дело, но не к справи”.
Одного философа ругали за то, что на называемом царском обеде он не сказал ни слово. Защищая его, царь отметил: “Хто умеет говорить, умеет и выбирать для этого час”.
Один человек поднадоел спартанскому царю вопросами, кто лучше из спартанцев. Никто не удивился, когда царь ответил ему: “Той, кто менее всего похожий на тебе”. Многие увлекались беспристрастностью устроителей Олимпийских игр при присуждении премий. “Що же удивительного, — сказал спартанец, — если люди один день в четыре года умеют быть справедливими”. Недаром современное слово “лаконізм” (сжатость в выражении мысли) происходит от названия области спартанцев — Лаконики.
Когда у царя Архидама спросили, много ли в Спарте войска, он сказал: “Досить, чтобы прогнать боягузив”.
Один афинянин высмеивал короткие спартанские мечи. Царь Агис сказал ему: “Це, однако, не мешает нашим коротким мечам доставать ворога”.
Из ответов спартанцев можно составить представленис о тех правилах поведения, которых они придерживались. С детских лет спартанке приучались без особенной необходимости не выражать своих мнений и говорили только то, которое необходимо.
Одного спартанца приглашали послушать человека, наследующего пения солов’я. “Я слышал самого солов’я”, — ответил он.
Другому обещали подарить петухов, которые дрались, пока не умирали на месте. “Ні, — сказал он, — ты дай мне таких, которые убивают инших”.
Однажды спартанец прочитал надгробную надпись на братской могиле. После перечня имен шли слова: “Коли они гасили полум’я тирания, они легли в бою”.
— Так им и нужно! — неожиданно сказал спартанец. — Не следовало гасить полум’я тирания. Пусть бы сгорела дотла!
Такое же внимание, как на точность и ясность языка, в Спарте вращали на хоровое пение. Спартанские песни были мужественны, просты и просты, но вместе с тем серьезные и поучительные. Это были или хвалебные песни, которые прославляют павших за Спарту, или песни, которые осуждали трусов и что призывали к подвигу. Вот, например, одна из спартанских песен. Хор людей преклонных лет начинал и пел: “Колись мы были молоды и храбры!”
Людям преклонных лет отвечал хор мужчин: “Тепер храбрые мы! Попробуй, если хочешь!”
Детский хор подхватывал: “А мы со временем храбрее всех вас будем!”
Одной из самых распространенных забав в древней Греции были петушиные и перепелиные бои. Этому зрелищу придавали большое воспитательное значение, поскольку считали, что петухи показывают пример, как следует бороться к последней возможности. Птиц для боев специально тренировали, и хорошие боевые петухи стоили очень дорого.
Музыке в Спарте придавали очень большое значение. В бой спартанке шли под звуки флейт. Говорит спартанский поэт: “Хороша музыка действует на душу не меньше, чем зброя”. Считали, что спартанский царь приносил перед битвой жертв музам для того, чтобы напомнить воинам необхо”чмость осуществлять подвиги, достойные прославления в песнях.
Когда ребята становились воинами, строгость их воспитания несколько смягчалась. Им позволяли следить за красотой платья, волос и оружия. Перед боем ребята стремились особенно тщательным образом украсить себя: они расчесывали волосы и смазывали их маслом, пам’ятаючи высказывание Ликурга: “Волосся красивых делает красивее, уродливых еще потворнише”.
В походах гимнастические упражнения молодежи были не такими тяжелыми, да и в другом жизнь было более легко. Спартанцы были единственным народом, которому война казалась отдыхом по сравнению с бесконечными упражнениями мирного времени.
Когда войско выстраивалось перед битвой, царь приносил жертву богам и приказывал всем воинам надеть венки. Под звуки флейт все начинали петь военную песню. Величественное и торжественное зрелище представляла шеренга людей, которые шагали в такт музыке. Ряды были сомкнуты, ничье сердце не замирало от страха, они шли навстречу опасности с песней, спокойно и весело. Царь шел в бой рядом с воином, который победил на последних Олимпийских играх.
Рассказывают, что одному спартанцу предлагали большую сумму за то, чтобы он показался и уступил своему сопернику честь победы на Олимпийских играх. Когда он не принял деньги и после тяжелой борьбы одержал победу, его спросили: “Яка тебе польза от твоей победы, что ты ради нее отказался от возможности пол богатым человеком?”
“У битве я пойду рядом с царем впереди вийска”, — гордо ответил победитель.
Повернув врага в побег, спартанцы преследовали его недолго и скоро возвращались. Им сдавались низким и недостойным рубить и убивать отступающих врагов. Этот обычай был не только великодушным, но и полезным, поскольку враждебное войско, зная, что убивают тех, что лишь оказывают сопротивление, часто считало лучшим бежать и не драться.
Некоторые историки утверждают, что Ликург сам был очень воинственным. Но быстрее правы те, кто считают, что Ликург не принимал участие ни в каких войнах, — провел свои превращения в годы, когда Спарта ни с кем не воевала. О его миролюбии свидетельствует тот факт, что ему принадлежит мысль устраивать перемир’я каждые четыре года на то время, пока проводятся Олимпийские игры. Обычай запрещения войн на время олимпийских игр и других крупных религиозных празднований был введен, возможно, еще в VIII в. до н.э. не только из религиозных соображений, но и с целью облегчения международной торговли. Дело а потому, что во время таких общегреческих праздников происходили большие базары-ярмарки.
По замыслу Ликурга воспитания спартанца не заканчивалось в тот момент, когда он становился взрослым. И зрелые люди должны были жить так, как приказывал обычай. Спарта была похожа на лагерь, где установлен строго определенный образ жизни для каждого спартанцам не давалось никаких других поручений смотрели за детьми, учили их чему-либо полезному, сами учились у людей преклонных лет.
У спартанцев было много досуга, поскольку заниматься ремеслами или другим полезным трудом им было строго запрещено и большую часть времени они проводили в гимнасиях или разговаривали друг с другом о хороших и плохих поступках. Танцы, игры, охоты, песни и гимнастика, поглощали все время спартанцев, когда они не были заняты войной.
Когда один спартанец, побывав в Афинах, узнал, что там осудили человека за праздность, он попросил показать ему засудженого за любовь к свободе. Так глубоко спартанцы презирали всякий труд, что нежелание работать они называли “любов’ю к свободи”.
Спартанцы могли жить беззаботно, потому что землю за них обрабатывали илоти. Это были потомки населения, которое поработило спартанцами, которые остались жить на тех участках земли, котороми они владели раньше. Они были зобов’язані отдавать завоевателям значительную часть урожая. Илоти и участки земли, какие они обрабатывали, были равномерно разделены между спартанцами. Каждая спартанская сим’я, получала из участка, который принадлежит ей, достаточное количество продуктов.
Поскольку илотов было значительно больше, чем самих спартанцев, то спартанцы постоянно побаивались восстаний. Чтобы предупредить восстание илотов, и были установлены так называемые криптии. Это дало основание обвинять спартанцев в жестокости и несправедливости. Криптия заключалась в следующем. Время от времени ефори посылали за город ребят, вооруженных кинжалами. Днем молодые люди прятались, а ночью выходили на дорогу и убивали илотов. Чтобы предоставить этим гнусным убийствам вида законности, ефори, вступая в должность, обьявляли илотам войну. Иногда они направляли большие отряды ребят в села, где жили илоти, чтобы внезапным нападением уничтожать самых сильных и более смелых из них.
О таинственности, которой было окруженное истребление илотов, говорит именно названия этого организованного убийства: “кріптія” по-гречески значит “таємне”.
Рассказывают, что однажды спартанцы дали двум тысячам илотов свободу. Радостные, одев венки, обходили илоти храмы, чтобы принести благодарность богам за внезапное счастье. Но ночью все они исчезли, и никто не мог рассказать, каким образом они погибли.
Вообще спартанцы вели себя из илотами очень жестоко. Иногда они умышленно принуждали илотов пить неразбавленное вино, чтобы, доведя их до отвратительного сп’яніння, показать ребятам, как ужасный порок пьянства. Илотам было запрещено петь песни свободных под угрозой таких страшных наказаний, что, даже очутившись однажды вне власти своих господ, за пределами Лаконики, илоти не осмелились запеть песни спартанских поэтов. Правильно отметили греки, что если свободный в Спарте наиболее свободный, то и раб здесь находится в наиболее рабском состоянии.
Однако нет оснований, приписывать все данные жестокие законы, направленные против илотов, Ликургу. Они стали применяться много позже, когда число илотов сильно выросло. Особенно жестоко спартанцы стали вести себя из илотами после большого землетрясения, когда илоти, воспользовавшись бедой, напали на Спарту и немного добились своего освобождения. Это состоялось в 465 г. до н.э. Землетрясение было настолько сильным, что Спарта была разрушена почти полностью. Илоти напали на уцелевших спартанцев, которые призвали на помощь афинян. Началась Третья Мессенская война, которая длилась почти десять лет. В итоге войны часть илотов была вынуждена снова подчиняться спартанцам, но некоторые покинули страну н поселились на северном берегу залива, Коринфа.
Когда важнейшие из законов Ликурга вошли в жизнь, он сзывал всех граждан на народное собрание. Законодатель сказал, что для того, чтобы сделать всех счастливыми, он должен провести еще одно, самое главное превращение. Для этого ему нужно еще раз посетить дельфийский оракул, и потому Ликург попросил геронтов и всех граждан дать клятву не изменять ничего в законах к его возвращению. Все поклялись, и Ликург выехал в Дельфи. Здесь, однако, оракул известил, что законы его прекрасны и что до тех пор, пока Спарта будет верна данным законам, она будет процветать и господствовать над другими государствами.
Послав это прорицание на родину, Ликург решил добровольно умереть, чтобы не дать возможность согражданам когда-либо изменить его законам. Ведь они обещали не проводить никаких реформ к его возвращению.
Ликург был как раз в тех годах (ему было около 85 лет), когда, по мнению древних, можно еще жить, но хорошо и умереть, особенно тому, у кого все желания уже выполнились.
Ликург считал, что смерть общественного деятеля должна быть полезная его государству и что кончина должна быть достойным завершением жизни. Поэтому, попрощавшись с друзьями и сыном, Ликург отказался принимать еду и вскоре умер от голода. Он боялся, что его останки перенесут в Спарту и граждане смогут считать себя свободным от данной ему клятвы. Поэтому перед смертью он приказал друзьям сжечь его труп и бросить пепел в море.
Надежды не обманули Ликурга. Несколько столетий, пока Спарта придерживалась его законов, она оставалась самым сильным государством в Греции. Только в конце V в. до н.э., когда в Спарту вместе с золотом и серебром проникли польза и имущественное неравенство, законам Ликурга был нанесен смертельного удара.